х х х
ВЫБИРАЯ МАРШРУТ
Тем временем лаборатория общей биохимии, штатным сотрудником которой я был, постепенно погружалась в смертоносную трясину внутренних склок и скандалов. На мой взгляд причиной тому был крайне низкий, даже архаичный методический уровень сотрудников лаборатории, изучающих ПФП. Всё это странным образом сочеталось с их ни чем не обоснованными карьерными претензиями. На этой почве и возникло пресловутое «дело котят».
Зачинщицей скандала была некая девица, Г. В. Кудрявцева (ГВ), ловко объединившая под эгидой своей мифической ДД несколько незрелых студенческих работ. Ёе поддерживал некий С. Макаров, столь же малоквалифицированный работник как сама ГВ и (увы) оказавшаяся втянутой в скандал А. И. Колотилова.
Наш Партай, долгие годы и бесславно трудящийся на такой же научной ниве с использованием таких же допотопных методов, тут же выступил «против». Его страстно поддержал Качан и кафедральная мелкота. «Движение против» возглавила Мадам, узревшая угрозу своему доминирующему положению при возвеличивании ГВ. Началась «грызня гиен и шакалов». Скандал достиг высшей стадии, когда поползли слушки один другого страшнее: и что по делу работает высшая парткомиссия из самых «верных ленинцев», и что ГВ пьёт чаёк-кофеёк у Борисыча (ректора), и другое. По всему чувствовалось, что у Мадам затряслись поджилки. Я же в это «богопротивное» дело (несмотря на давление со всех сторон) старался не вмешиваться. Однако всё обошлось. На предзащите, где как никогда было много приглашенных, девицу Кудрявцеву с треском провалили. Всё-таки бессовестно иметь плохую ДД!
Записки пациента
х х х
Жизнь шла. Я продолжал «пасти» своё ставшее ещё более многочисленным «научное стадо» и по-прежнему трудиться в ЗИНе. Желающие работать «под моими знамёнами» приходили отовсюду. Одни, появившись, сразу же исчезал, другие оставался надолго. Их привлекал царящий у нас дух свободного творчества в рамках выбранного мною направления и ненавязчивый стиль руководства. Приезжали и за тем, чтобы научиться определять цАМР, и для того, чтобы вести совместные исследования в области киназной онкодиагностики.
Были и такие, кто пришёл ко мне, чтобы после поступления в аспирантуру cоискать научное звание. Добыть места для них в аспирантуру мне помог Пётр, появлявшийся, когда возникали проблемы. Я не всегда разумно использовал эту возможность и в творческий коллектив попали лица, платившие за добро чёрной неблагодарностью. Но чаще я сам допускал «кадровую ошибку», допуская к работе в лаборатории непригодный материал.
Однажды ко мне заявилась некая девица Нуржанова из Алма-Аты, заявившая о готовности на всё. На самом деле она не умела и не знала ничего. Более того, она была безграмотной и тяжело обучаемой. Хорошо она умела только одно - делать казахские манты. Удивительно было её умение заставить работать окружающее общество на себя. Так однажды она отправила меня к Мадам с тем, чтобы последняя позвонила бы кому-то в Алма-Ату и уладила какое-то её дельце. Под её давлением всё было сделано.
Тогда я ещё не знал, как настырны и упорны бывают эти азиатские люди и как глубоко умеют они прятать свои настоящие цели. Тайные намерения Нуржановой, дамы в годах и совсем не привлекательной, выявились позднее. Не имея никаких шансов получить себе мужа дома, она отправилась с этой целью в далёкий северный город. Здесь она с лёгкостью осуществила свои намерения, заарканив одного из моих «жеребцов».
Другая моя кадровая ошибка – взятие в свой коллектив другой дамы, что случилось по рекомендации моего знакомого, её мужа. Оказалось, что последняя умела только титровать кислоту щёлочью или наоборот. Что-либо другое ей было недоступно. Когда ей делали замечание, она отвечала резко: «А ставку мне дал ректор Алесковский»
.
Жизнь шла. Я продолжал «пасти» своё ставшее ещё более многочисленным «научное стадо» и по-прежнему трудиться в ЗИНе. Желающие работать «под моими знамёнами» приходили отовсюду. Одни, появившись, сразу же исчезал, другие оставался надолго. Их привлекал царящий у нас дух свободного творчества в рамках выбранного мною направления и ненавязчивый стиль руководства. Приезжали и за тем, чтобы научиться определять цАМР, и для того, чтобы вести совместные исследования в области киназной онкодиагностики.
Были и такие, кто пришёл ко мне, чтобы после поступления в аспирантуру cоискать научное звание. Добыть места для них в аспирантуру мне помог Пётр, появлявшийся, когда возникали проблемы. Я не всегда разумно использовал эту возможность и в творческий коллектив попали лица, платившие за добро чёрной неблагодарностью. Но чаще я сам допускал «кадровую ошибку», допуская к работе в лаборатории непригодный материал.
Однажды ко мне заявилась некая девица Нуржанова из Алма-Аты, заявившая о готовности на всё. На самом деле она не умела и не знала ничего. Более того, она была безграмотной и тяжело обучаемой. Хорошо она умела только одно - делать казахские манты. Удивительно было её умение заставить работать окружающее общество на себя. Так однажды она отправила меня к Мадам с тем, чтобы последняя позвонила бы кому-то в Алма-Ату и уладила какое-то её дельце. Под её давлением всё было сделано.
Тогда я ещё не знал, как настырны и упорны бывают эти азиатские люди и как глубоко умеют они прятать свои настоящие цели. Тайные намерения Нуржановой, дамы в годах и совсем не привлекательной, выявились позднее. Не имея никаких шансов получить себе мужа дома, она отправилась с этой целью в далёкий северный город. Здесь она с лёгкостью осуществила свои намерения, заарканив одного из моих «жеребцов».
Другая моя кадровая ошибка – взятие в свой коллектив другой дамы, что случилось по рекомендации моего знакомого, её мужа. Оказалось, что последняя умела только титровать кислоту щёлочью или наоборот. Что-либо другое ей было недоступно. Когда ей делали замечание, она отвечала резко: «А ставку мне дал ректор Алесковский»
.
Когда после моей защиты ДД прошёл почти год, мне пришла мысль поинтересоваться как обстоят мои дела в ВАКе – ведомстве, где присуждают учёные степени. Из последовавшего я узнал много не просто интересного, а потрясающе интересного. Оказалось, что моя работа давным-давно и благополучно прошла через «чёрного оппонента» ВАКа. Мне сообщили также, что все в ВАКе и вокруг него подверглись яростным атакам со стороны Гоги, требующего закрыть работу. (Клинический случай!) Им пришлось отложить принятие положительного решения и отправить в ЛГУ формальный запрос с вопросом: «Является ли Васильев автором своей ДД?». (Запрос из разряда требующих доказать, что имя рек – не верблюд)
Сей «документик» пришёл в ЛГУ уже давно и долгое время лежал без движения. Я сразу же понял весь ужас своего положения. Эта бесцветная бумажонка вновь ввергала меня во власть моих недоброжелателей! Я даже предвидел их (врагов) действия: сначала они сами «как бы демократически» будут обсуждать несуществующую проблему, затем, так ничего и не решив, создадут «представительную комиссию» и т.д. и т.п.
А чиновники в ВАКе, так и не получив вразумительного ответа на запрос, с чистой совестью сдадут дело в архив.
Я понял, что нужно срочно что-то делать, чтобы воспрепятствовать такому развитию событий. На следующий день я отправился на приём к Мадам. В очереди я был первым, но принят не был. Проходили только «важные люди», в числе которых оказался и Гога. Нарушив порядок, я прорвался в кабинет «по нахалке». Когда Мадам усекла, о чём идёт речь, она, закатив глазки, промолвила: «Ах, я так устала! Так много важных дел». Я покинул кабинет «не солоно хлебавши», а она продолжила свой приём.
Стало ясно, что пора брать инициативу в свои руки, ведь известно, что «спасение утопающего…. ». Во вне я выбросил знак «СОС», и эффективная поддержка не заставила себя ждать. Один московский начальник поговорил с влиятельным академиком, последний позвонил в ЛГУ и «топнул ножкой», Мадам правильно поняла сигнал и проинструктировала Председателя Учёного совета. Последний сработал «штатно» и собрал некую Партгруппу Учёного Совета – тайный орган, который «высоко-мудро» заключил, что я –не верблюд. Это заключение они запротоколировали и отправили куда следует. Вот оказывается, зачем нужна бывает в России «вертикаль власти».
х х х
Не прошло и тридцати дней как из ВАКа прилетела
Сей «документик» пришёл в ЛГУ уже давно и долгое время лежал без движения. Я сразу же понял весь ужас своего положения. Эта бесцветная бумажонка вновь ввергала меня во власть моих недоброжелателей! Я даже предвидел их (врагов) действия: сначала они сами «как бы демократически» будут обсуждать несуществующую проблему, затем, так ничего и не решив, создадут «представительную комиссию» и т.д. и т.п.
А чиновники в ВАКе, так и не получив вразумительного ответа на запрос, с чистой совестью сдадут дело в архив.
Я понял, что нужно срочно что-то делать, чтобы воспрепятствовать такому развитию событий. На следующий день я отправился на приём к Мадам. В очереди я был первым, но принят не был. Проходили только «важные люди», в числе которых оказался и Гога. Нарушив порядок, я прорвался в кабинет «по нахалке». Когда Мадам усекла, о чём идёт речь, она, закатив глазки, промолвила: «Ах, я так устала! Так много важных дел». Я покинул кабинет «не солоно хлебавши», а она продолжила свой приём.
Стало ясно, что пора брать инициативу в свои руки, ведь известно, что «спасение утопающего…. ». Во вне я выбросил знак «СОС», и эффективная поддержка не заставила себя ждать. Один московский начальник поговорил с влиятельным академиком, последний позвонил в ЛГУ и «топнул ножкой», Мадам правильно поняла сигнал и проинструктировала Председателя Учёного совета. Последний сработал «штатно» и собрал некую Партгруппу Учёного Совета – тайный орган, который «высоко-мудро» заключил, что я –не верблюд. Это заключение они запротоколировали и отправили куда следует. Вот оказывается, зачем нужна бывает в России «вертикаль власти».
х х х
Не прошло и тридцати дней как из ВАКа прилетела
Re: what is your name
ПОДФАРТИЛО
х х х
Не прошло и тридцати дней как из ВАКа прилетела долгожданная весточка о том, что я утверждён в искомой степени. При получении «корочек» в Доме учёных я повстречался с нашим биологом из БНИИ, Димой Осиповым, пришедшим с такой же, как и я целью. «Проскочил!» – радостно заметил он, получив диплом. Что касается меня, то я так сказать не мог. Мог сказать иначе: «Чудом прорвался!». В университете мне не везло. На кафедре, «на белках» я тут же вляпался в дурную компанию. Там я оказался в ведении неуча-параноика. А затем, когда самостоятельно сделал ДД, оказался неугоден кафедральному начальству и «верным ленинцам», сделавших всё, что бы меня «тормознуть». Я победил, но это стоило мне нескольких лет жизни.
Мои кафедральные недоброжелатели ныне, спустя 25 лет не процветают. Одних уж нет, а из тех, что ещё жив, кто-то жуёт горький немецкий сухарь, а кто-то обильно проливает пот в борьбе за сладкий кусок. Впрочем, и прочая кафедральная публика сегодня пребывает в прострации.
х х х
Не прошло и тридцати дней как из ВАКа прилетела долгожданная весточка о том, что я утверждён в искомой степени. При получении «корочек» в Доме учёных я повстречался с нашим биологом из БНИИ, Димой Осиповым, пришедшим с такой же, как и я целью. «Проскочил!» – радостно заметил он, получив диплом. Что касается меня, то я так сказать не мог. Мог сказать иначе: «Чудом прорвался!». В университете мне не везло. На кафедре, «на белках» я тут же вляпался в дурную компанию. Там я оказался в ведении неуча-параноика. А затем, когда самостоятельно сделал ДД, оказался неугоден кафедральному начальству и «верным ленинцам», сделавших всё, что бы меня «тормознуть». Я победил, но это стоило мне нескольких лет жизни.
Мои кафедральные недоброжелатели ныне, спустя 25 лет не процветают. Одних уж нет, а из тех, что ещё жив, кто-то жуёт горький немецкий сухарь, а кто-то обильно проливает пот в борьбе за сладкий кусок. Впрочем, и прочая кафедральная публика сегодня пребывает в прострации.
Re: резюме
х х х
Первым, кто поздравил меня с победным финишем, был мой друг-невропатолог Володя Мищенко. На радостях мы «раздавили пузырёк» и обсудили мои жизненные горизонты. Володя был добрый человек и пытался лечить меня, чем и как мог. Среди его рекомендаций были такие, которыми я с удовольствием воспользовался (питание цитрусовыми), и такие, выполнять которые я всячески избегал (инъекции загадочной «вакциной Маргулиса»).
Среди поздравляющих оказалась и … Мадам. По-видимому, во взаимоотношениях со мной она решила изменить манеру поведения, следуя известному восточному принципу: «Если врага не победить, его следует ассимилировать». Мне стали иногда поручать председательствовать на заседаниях кафедры, дали студентку. Однажды Мадам поведала мне, что готовится к уходу на пенсию Колотилова. Не трудно было догадаться, на что она намекает. Но я в душе решительно отверг кошмарную гипотетическую возможность стать руководителем коллектива, включающего «котят» и Партая.
После этого посула Мадам задала мне тот самый «сакраментальный» вопрос: «Не желает ли раб Божий стать «Верным ленинцем?» На «расстрельный» вопрос последовал мой «классический» ответ: «Очень желаю, но … не достоин. Молод и глуп.». Больше мне подобных вопросов никогда не задавали и попыток «ассимилировать» не было. Карьерный рост стал не возможен.
Первым, кто поздравил меня с победным финишем, был мой друг-невропатолог Володя Мищенко. На радостях мы «раздавили пузырёк» и обсудили мои жизненные горизонты. Володя был добрый человек и пытался лечить меня, чем и как мог. Среди его рекомендаций были такие, которыми я с удовольствием воспользовался (питание цитрусовыми), и такие, выполнять которые я всячески избегал (инъекции загадочной «вакциной Маргулиса»).
Среди поздравляющих оказалась и … Мадам. По-видимому, во взаимоотношениях со мной она решила изменить манеру поведения, следуя известному восточному принципу: «Если врага не победить, его следует ассимилировать». Мне стали иногда поручать председательствовать на заседаниях кафедры, дали студентку. Однажды Мадам поведала мне, что готовится к уходу на пенсию Колотилова. Не трудно было догадаться, на что она намекает. Но я в душе решительно отверг кошмарную гипотетическую возможность стать руководителем коллектива, включающего «котят» и Партая.
После этого посула Мадам задала мне тот самый «сакраментальный» вопрос: «Не желает ли раб Божий стать «Верным ленинцем?» На «расстрельный» вопрос последовал мой «классический» ответ: «Очень желаю, но … не достоин. Молод и глуп.». Больше мне подобных вопросов никогда не задавали и попыток «ассимилировать» не было. Карьерный рост стал не возможен.
Re: по поводу секса со спинальником
УДАЧА №1
Случилось так, что я сделался знакомым одного из самых влиятельных персон в нашем университете, с проректором по науке Борисом Сергеевичем Павловым, профессором математики. Он, будучи по своему духу администратором-либералом, горел желанием реально поспособствовать прогрессу науки во вверенном его заботам ВУЗе. Как-то наши пути случайно и пересеклись. Он проникся моими проблемами. Быстро и оперативно появился приказ по университету, по которому мне под лабораторию выделялось помещение (более 110 кв.м.) на 10 линии В. О. Счастью моему не было границ!
Удивительно, но в критические моменты в жизни у меня на жизненном пути оказывались мощные личности, Наиболее положительно повлияли на мою научную судьбу коллеги-учёные Е. С. Северин, О. А. Скарлато и Б. С. Павлов, а просто на жизнь - В. Т. Ивашкин и П. А. Пирумов.
Случилось так, что я сделался знакомым одного из самых влиятельных персон в нашем университете, с проректором по науке Борисом Сергеевичем Павловым, профессором математики. Он, будучи по своему духу администратором-либералом, горел желанием реально поспособствовать прогрессу науки во вверенном его заботам ВУЗе. Как-то наши пути случайно и пересеклись. Он проникся моими проблемами. Быстро и оперативно появился приказ по университету, по которому мне под лабораторию выделялось помещение (более 110 кв.м.) на 10 линии В. О. Счастью моему не было границ!
Удивительно, но в критические моменты в жизни у меня на жизненном пути оказывались мощные личности, Наиболее положительно повлияли на мою научную судьбу коллеги-учёные Е. С. Северин, О. А. Скарлато и Б. С. Павлов, а просто на жизнь - В. Т. Ивашкин и П. А. Пирумов.
Пока шла работа по созданию новой лаборатории на 10-ой линии, в тиши патентного отдела ЛГУ «скрипели перья». То наши аспиранты оформляли заявки на сотворенные изобретения. В те времена во главе патентного отдела стоял некто Леонов, решительный мужчина, распространивший влияние своего отдела на все университетские НИИ. Он просто объявлял исследовательские темы «охраноспособными» и под страхом блокирования их финансирования «выколачивая» заявки на изобретения. Пришлось и нам крутиться. С целью помочь нам в деле патентования в нашем коллективе появилась многоопытная О. А. Горюхина (Грюхина). Ещё раньше она снабжала нас препаратами гистонов, а затем стала помогать в написании заявки на способ определения цАМФ. Заявку на киназный способ онкодиагностики я писал сам, но утверждённое АС (авторское свидетельство) пришло лишенным смыслового контента, как отнесённое каким-то идиотом к докуденту из группы ДСП.
В связи с моей «диагностической» деятельностью меня вызвали в так называемый 1-ый отдел, малоприятное местечко, где «паслось» местное гебьё. Там низкорослый человечек, украшенный маленькой головкой со скошенным лобиком зачёл мне какую-то «заморочную» инструкцию и заставил расписаться в ознакомлении с оной. Ничего более нелепого и глупого чем эта тупая бумажонка я в жизни не встречал. Там объявлялась закрытой на уровне ДСП (только для служебного пользования) вся информация, касающаяся диагностики и лечения онкозаболеваний человека. Но мне скрывать было уже нечего. Трудяга Султанов всё уже успел описать в статьях, которые успел «тиснуть» в открытой печати.
х х х
В связи с моей «диагностической» деятельностью меня вызвали в так называемый 1-ый отдел, малоприятное местечко, где «паслось» местное гебьё. Там низкорослый человечек, украшенный маленькой головкой со скошенным лобиком зачёл мне какую-то «заморочную» инструкцию и заставил расписаться в ознакомлении с оной. Ничего более нелепого и глупого чем эта тупая бумажонка я в жизни не встречал. Там объявлялась закрытой на уровне ДСП (только для служебного пользования) вся информация, касающаяся диагностики и лечения онкозаболеваний человека. Но мне скрывать было уже нечего. Трудяга Султанов всё уже успел описать в статьях, которые успел «тиснуть» в открытой печати.
х х х
Я постоянно чувствовал, что мой жизненный ресурс ограничен и поэтому торопился с организацией новой лаборатории. Работы было много, а за плечами у меня не стоял ни академстрой, ни академснаб. «Дарованные угодья» представляли собой покинутую совслужащими «воронью слободку» - анфиладу маленьких комнат, где раньше находилась обширная бухгалтерия какого-то мелкого производства.
Нам предстояло превратить этот бюрократический рай в современную полифункциональную лабораторию. Для этого следовало снести все перегородки, всё покрасить, кинуть линолеум, подвести электричество, подать воду, соорудить бокс для холодной комнаты, позаботится о дверях, покрасить окна. Заняться этими ответственными работами «нулевого цикла» я поручил наиболее физически крепкому и работоспособному из своих – В. Романову.
Делу создания лаборатории сильно помог проректор Павлов, выделивший мне рабочего для производства строительных работ. Поддержка нашей строительной деятельности в виде непересыхающего ручейка столь необходимой «агрессивной жидкости» шла со стороны ЗИНа. Даже ВМА откомандировала мне однажды группу на всё готовых слушаков. Только «родные» ФНИИ и кафедра биохимии не оказали мне никакой поддержки при создании новой лаборатории в своём составе.
Романов быстро и мастерски справился со своей задачей. Через 2-3 месяца в новом помещении уже можно было устраивать «ситцевый бал». Но это было только начало предприятия. Впереди было главное - обустройство лаборатории.
В «мебельном» направлении нам сильно помог бывший студент-биофизик Самофалов, каким-то странным образом раздобывший лабораторную мебель и тяги. Так необходимые центрифуги привезли неведомо каким образом из академического центра в Петрозаводске. Оптику и фотометр «пожертвовал» М. Козлов из НИИ метрологии, Суперцентрифугу весом в тонну предоставил проф. П. Климов из ФИНа, а микроскопы из своей лаборатории – проф. В. Александров из БИНа. Для автоматического счёта клеток был необходим Целлоскоп, прибор, который нам предоставил Трофимыч. Столь нужные холодильники помог достать Султанов.
Целую машину лабораторной посуды и стекла мы с помощью Петра приобрели в конторе «Зооветснаб». Прикупили ещё и отечественный счётчик радиоактивности на опытном производстве в Москве. Оплачивать многочисленные счета нам помог В. И. Мишин из ГИПХа, заключивший с нами перспективный хоздоговор и фактически оплативший создание лаборатории...
Вот таким образом - «с миру по нитке» - создавал я для нашего университета научную лабораторию. Когда собрали необходимое оборудование и уже было готово вместилище для всего этого, добра, нам ещё следовало разместить первое во втором и «вдохнуть жизнь» в созданное. Начать эту работу я поручил двоим – поступившему в аспирантуру моему дипломнику Ю. Лазебнику (Юрику) и студенту П. Стрельцову (Паше), его бывшему сокурснику, не сумевшему «откосить» от армии, человеку работящему и безответному. Им предстояло построить стерильный бокс и тёмную оптическую комнату.
х х х
Самое сложное в деле «сотворения” лаборатории было уже позади. Впереди была задача её специализации. Для себя я уже давно, во время бесконечных бессонных ночей в нервных клиниках решил этот вопрос. Практический опыт и все теоретические посылы говорили, что работать надо на клеточном уровне. Это чрезвычайно трудно, но совершенно необходимо.
За практическим клеточным опытом мы обратились к сотруднице ЦИНа Т. Игнатовой. Там мы получили основное: и знания, и сухие среды. В дальнейшем, когда мы стали работать с иммуноцитами, неоценимую помощь нам оказала Ирина Соломоновна Фрейлин из 1-го медицинского института. Именно эти контакты способствовали становлению нового направления в нашей лаборатории.
Когда строительные работы в будущей
Нам предстояло превратить этот бюрократический рай в современную полифункциональную лабораторию. Для этого следовало снести все перегородки, всё покрасить, кинуть линолеум, подвести электричество, подать воду, соорудить бокс для холодной комнаты, позаботится о дверях, покрасить окна. Заняться этими ответственными работами «нулевого цикла» я поручил наиболее физически крепкому и работоспособному из своих – В. Романову.
Делу создания лаборатории сильно помог проректор Павлов, выделивший мне рабочего для производства строительных работ. Поддержка нашей строительной деятельности в виде непересыхающего ручейка столь необходимой «агрессивной жидкости» шла со стороны ЗИНа. Даже ВМА откомандировала мне однажды группу на всё готовых слушаков. Только «родные» ФНИИ и кафедра биохимии не оказали мне никакой поддержки при создании новой лаборатории в своём составе.
Романов быстро и мастерски справился со своей задачей. Через 2-3 месяца в новом помещении уже можно было устраивать «ситцевый бал». Но это было только начало предприятия. Впереди было главное - обустройство лаборатории.
В «мебельном» направлении нам сильно помог бывший студент-биофизик Самофалов, каким-то странным образом раздобывший лабораторную мебель и тяги. Так необходимые центрифуги привезли неведомо каким образом из академического центра в Петрозаводске. Оптику и фотометр «пожертвовал» М. Козлов из НИИ метрологии, Суперцентрифугу весом в тонну предоставил проф. П. Климов из ФИНа, а микроскопы из своей лаборатории – проф. В. Александров из БИНа. Для автоматического счёта клеток был необходим Целлоскоп, прибор, который нам предоставил Трофимыч. Столь нужные холодильники помог достать Султанов.
Целую машину лабораторной посуды и стекла мы с помощью Петра приобрели в конторе «Зооветснаб». Прикупили ещё и отечественный счётчик радиоактивности на опытном производстве в Москве. Оплачивать многочисленные счета нам помог В. И. Мишин из ГИПХа, заключивший с нами перспективный хоздоговор и фактически оплативший создание лаборатории...
Вот таким образом - «с миру по нитке» - создавал я для нашего университета научную лабораторию. Когда собрали необходимое оборудование и уже было готово вместилище для всего этого, добра, нам ещё следовало разместить первое во втором и «вдохнуть жизнь» в созданное. Начать эту работу я поручил двоим – поступившему в аспирантуру моему дипломнику Ю. Лазебнику (Юрику) и студенту П. Стрельцову (Паше), его бывшему сокурснику, не сумевшему «откосить» от армии, человеку работящему и безответному. Им предстояло построить стерильный бокс и тёмную оптическую комнату.
х х х
Самое сложное в деле «сотворения” лаборатории было уже позади. Впереди была задача её специализации. Для себя я уже давно, во время бесконечных бессонных ночей в нервных клиниках решил этот вопрос. Практический опыт и все теоретические посылы говорили, что работать надо на клеточном уровне. Это чрезвычайно трудно, но совершенно необходимо.
За практическим клеточным опытом мы обратились к сотруднице ЦИНа Т. Игнатовой. Там мы получили основное: и знания, и сухие среды. В дальнейшем, когда мы стали работать с иммуноцитами, неоценимую помощь нам оказала Ирина Соломоновна Фрейлин из 1-го медицинского института. Именно эти контакты способствовали становлению нового направления в нашей лаборатории.
Когда строительные работы в будущей
!
хотел бы вставит фотки
но не знаю как - не мастак
но не знаю как - не мастак
Re: П
х х х
ПЕРВЫЙ БЛИН
Чтобы начать практическую деятельность в области клеточной биологии, надо было на практике научиться это делать. Пионером в этой области и тем, кто первым открыл «экспериментальный сезон» в новой лаборатории на 10-ой линии был студент Паша. Для начала он оборудовал стерильный бокс, Там было всё, что требовалось для культуральной работы: термостаты, инверсионный микроскоп, стерильный шкаф, cсистема для стерилизации сред и даже СО2-инкубатор.
Свою деятельность Паша начал с самого простого – с опытов по адаптации клеток мышиной карциномы Эрлиха к росту в разных синтетических средах. Он выращивал клетки, считал их и строил графики распределения по размеру, а Юрик фотографировал варианты. Через некоторое время стены лаборатории были увешены удивительными «диаграммами роста», а все столы были усеяны фотками, где можно было увидеть всё, что угодно. Мы были озадачены и не знали, как объяснить увиденное. Тогда мы ещё не знали, как внешне многообразны могут быть анеплоидные клетки.
За интерпретацией увиденного мы обратились к зав. кафедрой цитологии, проф. Заварзину. Для демонстрации я выбрал фотки, где были изображены наиболее необычные клетки: одна с длинным выростом, другая – необычно большая, третья – двойная, гантелеобразная. Бедный Заварзин, он не знал, что и сказать. Только впоследствии он кому-то пожаловался, что в цитологию полезли неучи-биохимики.
ПЕРВЫЙ БЛИН
Чтобы начать практическую деятельность в области клеточной биологии, надо было на практике научиться это делать. Пионером в этой области и тем, кто первым открыл «экспериментальный сезон» в новой лаборатории на 10-ой линии был студент Паша. Для начала он оборудовал стерильный бокс, Там было всё, что требовалось для культуральной работы: термостаты, инверсионный микроскоп, стерильный шкаф, cсистема для стерилизации сред и даже СО2-инкубатор.
Свою деятельность Паша начал с самого простого – с опытов по адаптации клеток мышиной карциномы Эрлиха к росту в разных синтетических средах. Он выращивал клетки, считал их и строил графики распределения по размеру, а Юрик фотографировал варианты. Через некоторое время стены лаборатории были увешены удивительными «диаграммами роста», а все столы были усеяны фотками, где можно было увидеть всё, что угодно. Мы были озадачены и не знали, как объяснить увиденное. Тогда мы ещё не знали, как внешне многообразны могут быть анеплоидные клетки.
За интерпретацией увиденного мы обратились к зав. кафедрой цитологии, проф. Заварзину. Для демонстрации я выбрал фотки, где были изображены наиболее необычные клетки: одна с длинным выростом, другая – необычно большая, третья – двойная, гантелеобразная. Бедный Заварзин, он не знал, что и сказать. Только впоследствии он кому-то пожаловался, что в цитологию полезли неучи-биохимики.
ИУДА
Следующий решительный шаг по направлению к клеточной биохимии сделал Юрик, незаметно выросший под присмотром Рощина в лаборатории в ЗИНе. После того, как он поступил в аспирантуру и поучаствовал в создании лаборатории на 10-ой линии, я дал ему простенькую аспирантскую тему: «цАМФ в клеточном цикле».
Вместо «Н3-тимидинового» метода идентификации фаз цикла Юрик выбрал метод проточной цитофлуориметрии, вариант которой разработал наш питерский физик В. Зенин в ЦИНе. Эта задачка была явно не по плечу начинающему биологу, но информационная мощь метода и успех Зенина вдохновляли. Наш Юрик задался целью просто «передрать» установку Зенина и освоить работу на ней. Я всячески приветствовал этот порыв, а Зенин даже приезжал, чтобы лично помочь делу. Основная трудность в создании установки состояла в том, что надо было обладать или достать дорогостоящие комплектующие приборы.
Наш Юрик тоже умел талантливо заставить работать среду на себя. В разное время на него работали все, даже не давая себе в этом отчёта: и сотоварищи, и коллеги, и сторонние начальники и даже один академик. Юрик был психологом и стратегом. Это «ласковоё дитя» сосало всех, но никогда не «лезло в бутылку». Работал и я, работали и случайные «таланты». Среди них был и инженеры из ВНИИРА, сотворившие бортовой стабилизатор напряжения, и М. Козлов, предоставивший «люмам» и даже б. директор ФНИИ, товарищ Уев, из которого с помощью ректората «выдрали» из бюджета института немалые деньги на установку. Только благодаря всему этому, установка в конце концов заработала. Беда была только в том, что она так и не послужила науке. Зато она оказалась полезной для юриковой карьеры.
х х х
Следующий решительный шаг по направлению к клеточной биохимии сделал Юрик, незаметно выросший под присмотром Рощина в лаборатории в ЗИНе. После того, как он поступил в аспирантуру и поучаствовал в создании лаборатории на 10-ой линии, я дал ему простенькую аспирантскую тему: «цАМФ в клеточном цикле».
Вместо «Н3-тимидинового» метода идентификации фаз цикла Юрик выбрал метод проточной цитофлуориметрии, вариант которой разработал наш питерский физик В. Зенин в ЦИНе. Эта задачка была явно не по плечу начинающему биологу, но информационная мощь метода и успех Зенина вдохновляли. Наш Юрик задался целью просто «передрать» установку Зенина и освоить работу на ней. Я всячески приветствовал этот порыв, а Зенин даже приезжал, чтобы лично помочь делу. Основная трудность в создании установки состояла в том, что надо было обладать или достать дорогостоящие комплектующие приборы.
Наш Юрик тоже умел талантливо заставить работать среду на себя. В разное время на него работали все, даже не давая себе в этом отчёта: и сотоварищи, и коллеги, и сторонние начальники и даже один академик. Юрик был психологом и стратегом. Это «ласковоё дитя» сосало всех, но никогда не «лезло в бутылку». Работал и я, работали и случайные «таланты». Среди них был и инженеры из ВНИИРА, сотворившие бортовой стабилизатор напряжения, и М. Козлов, предоставивший «люмам» и даже б. директор ФНИИ, товарищ Уев, из которого с помощью ректората «выдрали» из бюджета института немалые деньги на установку. Только благодаря всему этому, установка в конце концов заработала. Беда была только в том, что она так и не послужила науке. Зато она оказалась полезной для юриковой карьеры.
х х х
После того как студент Паша в боксе вслепую сделал первые успешные «клеточные» шаги, его место там занял Юрик. Хотя он продолжил работать на клетках асцитной карциномы Эрлиха АКЭ, которые как говорят «даже на кефире растут», дела его не клеились. Клетки не росли или росли плохо. У Юрика было всё: адаптированная линия неприхотливых клеток, пластик, среды, сыворотки и т.д. Но не было у него то ли «клеточного чутья», то ли
заурядной аккуратности. Клетки не росли, хоть ты лопни!
Мне следовало бы сменить ему тему работы, но я почему-то тянул с этим трудным решением, словно ждал пока не явится некто и не вытащит Юрика из «непрухи». Действительно, помощь вскоре явилась в лице А. Шатровой, которая и спасла «гиганта мысли».
Постепенно лаборатория заполнялась новыми студентами и сотрудниками. Вернулись и те, кто доделывали в ЗИНе свои незамысловатые диссертации – Токмачок и Чесночиха. Из старой кафедральной «гвардии» прибыли О. А. Горюхина и Благова. Это были непростые дамы, одно время трудившиеся у меня на писче-бумажной ниве. Позднее всех появилась и независимая Петрова (Тётка), гулявшая по разным лабораториям «сама по себе» и нашедшая себя в изобретательском деле и биотехнологии.
х х
заурядной аккуратности. Клетки не росли, хоть ты лопни!
Мне следовало бы сменить ему тему работы, но я почему-то тянул с этим трудным решением, словно ждал пока не явится некто и не вытащит Юрика из «непрухи». Действительно, помощь вскоре явилась в лице А. Шатровой, которая и спасла «гиганта мысли».
Постепенно лаборатория заполнялась новыми студентами и сотрудниками. Вернулись и те, кто доделывали в ЗИНе свои незамысловатые диссертации – Токмачок и Чесночиха. Из старой кафедральной «гвардии» прибыли О. А. Горюхина и Благова. Это были непростые дамы, одно время трудившиеся у меня на писче-бумажной ниве. Позднее всех появилась и независимая Петрова (Тётка), гулявшая по разным лабораториям «сама по себе» и нашедшая себя в изобретательском деле и биотехнологии.
х х
Re: Личное письмо для Ники
х х х
Следующий решительный шаг по направлению к клеточной биохимии сделал Юрик, незаметно выросший под присмотром Рощина в лаборатории в ЗИНе. После того, как он поступил в аспирантуру и поучаствовал в создании лаборатории на 10-ой линии, я дал ему простенькую аспирантскую тему: «цАМФ в клеточном цикле».
Вместо «Н3-тимидинового» метода идентификации фаз цикла Юрик выбрал метод проточной цитофлуориметрии, вариант которой разработал наш питерский физик В. Зенин в ЦИНе. Эта задачка была явно не по плечу начинающему биологу, но информационная мощь метода и успех Зенина вдохновляли. Наш Юрик задался целью просто «передрать» установку Зенина и освоить работу на ней. Я всячески приветствовал этот порыв, а Зенин даже приезжал, чтобы лично помочь делу. Основная трудность в создании установки состояла в том, что надо было обладать или достать дорогостоящие комплектующие приборы.
Наш Юрик тоже умел талантливо заставить работать среду на себя. В разное время на него работали все, даже не давая себе в этом отчёта: и сотоварищи, и коллеги, и сторонние начальники и даже один академик. Юрик был психологом и стратегом. Это «ласковоё дитя» сосало всех, но никогда не «лезло в бутылку». Работал и я, работали и случайные «таланты». Среди них был и инженеры из ВНИИРА, сотворившие бортовой стабилизатор напряжения, и М. Козлов, предоставивший «люмам» и даже б. директор ФНИИ, товарищ Уев, из которого с помощью ректората «выдрали» из бюджета института немалые деньги на установку. Только благодаря всему этому, установка в конце концов заработала. Беда была только в том, что она так и не послужила науке. Зато она оказалась
Жизнь неостановимо двигалась вперёд и я потихоньку стал забывать о своём недуге. Ремиссия оказалась устойчивой. Я использовал это время, чтобы сделать несколько поездок в Москву и в Минск. Самой содержательной была поездка на очередную конференцию по цАМФ, проходившую в Белоруссии, в сказочном отеле на озёрах под Минском. Там у меня должен был состояться доклад-лекция на тему «цАМФ и секреция НС1».
На конференцию поехали большой компанией питерских. В одном поезде со мной были и Евгеньич, и Романов, и Трофимыч. В Минск приехали ночью. Встречали нас минские организаторы симпозиума и, разбив на группки, повели к месту ночёвки. В качестве провожатой мне досталась совсем юная студенточка. Когда я робко намекнул на желательность взятия такси, студентка резко оборвала моё транспортное намерение: «Это в двух шагах». Увы, каждый её шаг оказался длиной метров в 300 – 400. Сделав первые 200 метров, я почувствовал, что «сдыхаю». Навалилась смертельная усталость, ноги заслабели и я изумил девушку неожиданным желанием присесть на скамейку и полюбоваться ночным Минском. (Тут была бы уместна поговорка: «Если бы молодость знала, если бы старость могла»). Моё первоё «любование» Минском продолжалось не менее получаса. Пройдя ещё метров 200 – 300, я снова к удивлению студентки стал снова проситься присесть, чтобы ещё разок «полюбоваться» ночным городом. На этот раз на «любование» ушло не менее часа. Когда мы снова двинулись в путь, я с ужасом почувствовал, что мои ноги решительно отказываются служить.
Снова проситься присесть, чтобы «ещё разок насладиться видом ночного Минска» значило бы выглядеть законченным идиотом в глазах наивной минчанки. Но, тем не менее я опять поразил воображение студентки, когда, проходя мимо остановки такси, неожиданно открыл дверку ближайшей машины и, буркнув благодарность девушке, провалился в такси.
Тут настал черёд удивляться водителю, которому я лихо приказал: «Гони!». В ответ он спросил: «Куда?». Мой ответ его буквально ошарашил: пункт назначения оказался … за углом.
После регистрации и краткой автобусной экскурсии по Минску нас повезли на озёра в отель. В те годы Минск представлял собой на фоне других городов Союза отрадную картину. Это был очень чистый, современный город с культурным, сытым и дружелюбным населением, с развитой наукой и разнообразной промышленностью.
х х х
Следующий решительный шаг по направлению к клеточной биохимии сделал Юрик, незаметно выросший под присмотром Рощина в лаборатории в ЗИНе. После того, как он поступил в аспирантуру и поучаствовал в создании лаборатории на 10-ой линии, я дал ему простенькую аспирантскую тему: «цАМФ в клеточном цикле».
Вместо «Н3-тимидинового» метода идентификации фаз цикла Юрик выбрал метод проточной цитофлуориметрии, вариант которой разработал наш питерский физик В. Зенин в ЦИНе. Эта задачка была явно не по плечу начинающему биологу, но информационная мощь метода и успех Зенина вдохновляли. Наш Юрик задался целью просто «передрать» установку Зенина и освоить работу на ней. Я всячески приветствовал этот порыв, а Зенин даже приезжал, чтобы лично помочь делу. Основная трудность в создании установки состояла в том, что надо было обладать или достать дорогостоящие комплектующие приборы.
Наш Юрик тоже умел талантливо заставить работать среду на себя. В разное время на него работали все, даже не давая себе в этом отчёта: и сотоварищи, и коллеги, и сторонние начальники и даже один академик. Юрик был психологом и стратегом. Это «ласковоё дитя» сосало всех, но никогда не «лезло в бутылку». Работал и я, работали и случайные «таланты». Среди них был и инженеры из ВНИИРА, сотворившие бортовой стабилизатор напряжения, и М. Козлов, предоставивший «люмам» и даже б. директор ФНИИ, товарищ Уев, из которого с помощью ректората «выдрали» из бюджета института немалые деньги на установку. Только благодаря всему этому, установка в конце концов заработала. Беда была только в том, что она так и не послужила науке. Зато она оказалась
Жизнь неостановимо двигалась вперёд и я потихоньку стал забывать о своём недуге. Ремиссия оказалась устойчивой. Я использовал это время, чтобы сделать несколько поездок в Москву и в Минск. Самой содержательной была поездка на очередную конференцию по цАМФ, проходившую в Белоруссии, в сказочном отеле на озёрах под Минском. Там у меня должен был состояться доклад-лекция на тему «цАМФ и секреция НС1».
На конференцию поехали большой компанией питерских. В одном поезде со мной были и Евгеньич, и Романов, и Трофимыч. В Минск приехали ночью. Встречали нас минские организаторы симпозиума и, разбив на группки, повели к месту ночёвки. В качестве провожатой мне досталась совсем юная студенточка. Когда я робко намекнул на желательность взятия такси, студентка резко оборвала моё транспортное намерение: «Это в двух шагах». Увы, каждый её шаг оказался длиной метров в 300 – 400. Сделав первые 200 метров, я почувствовал, что «сдыхаю». Навалилась смертельная усталость, ноги заслабели и я изумил девушку неожиданным желанием присесть на скамейку и полюбоваться ночным Минском. (Тут была бы уместна поговорка: «Если бы молодость знала, если бы старость могла»). Моё первоё «любование» Минском продолжалось не менее получаса. Пройдя ещё метров 200 – 300, я снова к удивлению студентки стал снова проситься присесть, чтобы ещё разок «полюбоваться» ночным городом. На этот раз на «любование» ушло не менее часа. Когда мы снова двинулись в путь, я с ужасом почувствовал, что мои ноги решительно отказываются служить.
Снова проситься присесть, чтобы «ещё разок насладиться видом ночного Минска» значило бы выглядеть законченным идиотом в глазах наивной минчанки. Но, тем не менее я опять поразил воображение студентки, когда, проходя мимо остановки такси, неожиданно открыл дверку ближайшей машины и, буркнув благодарность девушке, провалился в такси.
Тут настал черёд удивляться водителю, которому я лихо приказал: «Гони!». В ответ он спросил: «Куда?». Мой ответ его буквально ошарашил: пункт назначения оказался … за углом.
После регистрации и краткой автобусной экскурсии по Минску нас повезли на озёра в отель. В те годы Минск представлял собой на фоне других городов Союза отрадную картину. Это был очень чистый, современный город с культурным, сытым и дружелюбным населением, с развитой наукой и разнообразной промышленностью.
х х х
Re: Личное сообщение
Еще одно путешествие в Минск я совершил в компании своих хороших питерских знакомых – бывшего студента В. Морозова и нашего «финансового благодетеля», технолога из ГИПХа В. Мишина. Тогда там состоялась конференция по иммунохимическим наборам. Я, расширенно трактуя тематику сборища, сделал сообщение о своих радиохимических наборах. Но собравшиеся не увидели во мне «своего» как использующего ферменты, а не антитела.
После официальных заседаний на квартире одной из минских участниц совещания состоялась неофициальная встреча без галстука, но с вином и танцами. В числе приглашённых оказались и мы с Морозовым. Добравшись на такси до 12-ти этажного дома, где на последнем этаже жила пригласившая нас дама, мы обнаружили лифт … сломанным. Он не работал. Предстояло крутое восхождение. Я тут же вспомнил своё былое «любование» ночным Минском и понял, что мне предстоит повторить трудный путь без надежды на такси. Отправив Морозова вперёд, я начал медленно карабкаться вверх. Добравшись до 6-го этажа, я понял, что окончательно «сдох». Дальше был уже не подъём. Дальше было «восхождение на Голгофу». Я медленно полз, с трудом одолевая ступеньку за ступенькой, прогон за прогоном. Ноги стали «чужими» и я подолгу отдыхал.
Когда я ввалился в квартиру устроительницы «саммета», меня уже и не ждали, но, тем не менее, усадили за обильный стол. Гости были уже «тёпленькими» и нестройно гудели. Влив в себя штрафной стакан водки «Беловежская Пуща», я был временно всеми забыт. Ситуация осложнилась позднее, когда меня пригласила на танец какая-то разбитная девица. Меня спасла теснота, прижимавшая танцующих друг к другу. Это позволило мне продержаться на ногах некоторое время. Я опирался то на стену, то использовал свою озадаченную даму в качестве костыля.
Вскоре я освободил общество от своего присутствия. Обессиленным я скрытно покидал весёлую вечеринку, думая только об одном: как бы поскорее попасть в гостиницу. Судьба улыбнулась, послав на помощь мне кумира местных дам, всесильного Р. Тиграняна, возвращавшегося на такси с той же попойки, что и я.
х х х
После официальных заседаний на квартире одной из минских участниц совещания состоялась неофициальная встреча без галстука, но с вином и танцами. В числе приглашённых оказались и мы с Морозовым. Добравшись на такси до 12-ти этажного дома, где на последнем этаже жила пригласившая нас дама, мы обнаружили лифт … сломанным. Он не работал. Предстояло крутое восхождение. Я тут же вспомнил своё былое «любование» ночным Минском и понял, что мне предстоит повторить трудный путь без надежды на такси. Отправив Морозова вперёд, я начал медленно карабкаться вверх. Добравшись до 6-го этажа, я понял, что окончательно «сдох». Дальше был уже не подъём. Дальше было «восхождение на Голгофу». Я медленно полз, с трудом одолевая ступеньку за ступенькой, прогон за прогоном. Ноги стали «чужими» и я подолгу отдыхал.
Когда я ввалился в квартиру устроительницы «саммета», меня уже и не ждали, но, тем не менее, усадили за обильный стол. Гости были уже «тёпленькими» и нестройно гудели. Влив в себя штрафной стакан водки «Беловежская Пуща», я был временно всеми забыт. Ситуация осложнилась позднее, когда меня пригласила на танец какая-то разбитная девица. Меня спасла теснота, прижимавшая танцующих друг к другу. Это позволило мне продержаться на ногах некоторое время. Я опирался то на стену, то использовал свою озадаченную даму в качестве костыля.
Вскоре я освободил общество от своего присутствия. Обессиленным я скрытно покидал весёлую вечеринку, думая только об одном: как бы поскорее попасть в гостиницу. Судьба улыбнулась, послав на помощь мне кумира местных дам, всесильного Р. Тиграняна, возвращавшегося на такси с той же попойки, что и я.
х х х